Ходоки

9 лет, 7 месяцев и 27 дней со дня ареста
тюрьма MDC Brooklyn, Нью-Йорк 

автор: Роман Вега 

– ¿Con permiso? ("Разреши?") – маленький пуэрториканец-парикмахер Хуан* сунулся в дверь хаты. Когда дают раз в две недели на полдня на руки электрическую машинку – одну на 120 человек, то он всех нас стрижет. А когда я вижу Хуана, то вспоминаю Русское Радио десятилетней давности: "Мальчик жестами объяснил, что его зовут Хуан".

– Pasale, pasale, Juan. ("Заходи, заходи, Хуан.")

– Gracias. ¿Me puedo sentar? ("Спасибо. Я присяду?")

– Sientate, por favor. ¿Que quieres? ("Пожалуйста, присаживайся. Что хотел?")

Оказалось, что Хуан хотел посоветоваться. День советов. Полчаса назад ушел иранец Ахмед*, задумчиво унося с собой пару свежих историй о том, что бывает с болтунами и совет не размахивать налево и направо фотографией, где его обнимает, как родного, президент Ирана Ахмадинежад, и совет не болтать о своем деле в любые свободные уши, а то так легко и на дополнительный срок наболтать, еще и первого не получив толком. Жалко их – зеленые, только-только заехали – по году-два сидят всего по пересылкам и не понимают, что делают, совсем не следят кому и что говорят. Полно же ловцов вокруг, желающих выслужить себе скидку со срока за особые заслуги, а то бывает, что и вовсе соскакивают – выискивают вот таких, как Ахмед, по пересылкам, перспективных, и нышпорят – как бы повыспрашивать что можно, да парой-другой фраз навести на сладкие темы околотеррористические, или наркотические, или еще какие, и как результат этих милых бесед в клюве принести свой доклад с записанными и неизбежно искаженными разговорами своему куратору, который будет только рад состряпать непыльное, но красивое и громкое дело. Не работа для служителей правосудия, а мечта поэта.

Вот к конце прошлого года, отсидев несколько лет срока, собирался уже через пару дней домой индус Раджив*. И все бы было хорошо, к Новому Году попал бы уже в родной Бомбей/Мумбай, да угораздило его завести дружбу (как ему казалось) с пакистанцем Махмудом*. Кушали вместе, еду на двоих готовили. Спорили о 1947-м годе, о разделе Индии, о Кашмире. Ну, это известные споры, стоит только сойтись индусу и пакинстанцу – сразу о Кашмире спорят, который там у них, как у нас Чуйская Долина. И очень любил Раджив потрепать языком, и все, что только мог, рассказал Махмуду. Теперь Раджид молчалив – я встретил его в ШИЗО, в соседней клетке прогулочного дворика, и очень удивился, зная, что он давно должен быть дома. Оказалось, что за день до выхода сдал его своему куратору Махмуд, и на основании его показаний об их разговорах завели на Раджива новое дело, и уже предлагают 8 лет, если подпишет plea bargain, ну а если нет, то суд присяжных, проигрыш, и лет двадцать. А держат в карцере, потому что Махмуд наговорил такого… Когда я видел Раджива в последний раз в феврале этого года, он был на стадии получения материалов нового дела – т.н. discovery. Ну, это обычная война на первой стадии любого уголовного дела здесь: прокуратура зажимает материалы под любым предлогом, а защита требует отдать. Бывает, что уже и суд прошел, а человек так и не видел, на основании же чего весь этот карнавал. Закон на стороне нападения. Как я до сих пор не могу добиться копии протокола заседания grand jury, которое в 2004-м одобрило подготовленный прокуратурой indictment (обвинительное заключение). Но Раджив остался в карцере, а сейчас Хуан мнется у двери.

– Присаживайся, чего стоишь? Рассказывай, зачем пришел, только покороче, самую суть.

– Хорошо. Ты наверное знаешь, что на прошлой неделе был у меня суд присяжных, и я его продул.

– Знаю. Дальше.

– И вот я не знаю, что мне делать, и никто не знает, как именно поступить: подавать мне апелляцию или не подавать?

– Почему же не подавать, если нет никаких подводных камней, нужно подавать. Но расскажи-ка поподробнее: раз ты не уверен, то значит есть какие-то опасения у тебя. Сколько тебе грозит по максимуму и вероятнее всего?

– 60 месяцев, то есть 5 лет, это максимум, и скорее всего максимум мне и навалят. А опасения такие, что когда присяжные объявили, что я виновен, подошел бочком ко мне прокурор и шепнул, что если я подам апелляцию, то он мне состряпает еще один indictment.

– А кто прокурор?

– Z.Z.

– Мда, повезло тебе с прокурором… Этот состряпает, даже не сомневайся. Очень мстительный и злобный. Ну а 5 лет – это ж, сам понимаешь, не срок, можно и на одной ноге простоять. Давай прикинем: 5 лет, из которых ты здесь уже сколько?

– Скоро год, 11 месяцев.

– Хорошо. Отнимаем год, остается 4. Потом отними от срока 15% за хорошее поведение – ¾ года. Ты гражданин Штатов?

– Да.

– В деле наркотики фигурируют или то, что ты на них подседал?

– Да.

– Замечательно. Значит разрешат тебе специальную drug program, только нужно смотреть, чтобы направили на ту зону, где эта программа есть. И по окончании сбросят со срока еще 9 месяцев, то есть остается уже всего 2 с половиной года тебе сидеть. И так как ты гражданин США, то разрешат тебе выйти в half-way house, почти на волю, уже где-то через год с чем-то. Так что не стоит рисковать.

– Вот и я так думаю, спасибо большое за расклад.

– Да не за что. А теперь иди, Хуан, а то я занят немного.

И я вот сижу и думаю – а кто бы мне что толковое посоветовал? Особенно интересует совет правительства, допустим, Украины, а то что-то десятый год сижу, а не слышно никого и не видно, как вроде и не с украинским паспортом меня взяли, а с каким другим. Нет там ни у кого желания? 

____________

Примечание: * На всякий случай информация для сотрудников Федерального Бюро Тюрем, прокуратуры и прочих федеральных агентов, служащих Соединенным Штатам и себе лично: в вышеприведенном тексте имена людей и прокурора изменены, так что не разглашаю я, не разглашаю "имен прокуроров, агентов, информаторов", ни даже просто других з/к. И это не репортаж, а просто размышления вслух. Свобода ж слова, нет? И очень внимательно слежу, чтобы не было повода обвинить меня в том, что я своими размышлениями составляю угрозу внутренней безопасности тюрьмы. Так что вроде нет формального повода закрывать меня опять в карцер.

Также должен особо отметить, что я очень хорошо знаком с вывешенной года два тому назад выпиской из US Service Code, рассказавшей нам, зекам MDC Brooklyn, о том, что мы не имеем права хранить у себя в бумагах и тем более делать достоянием гласности имена, номера, адреса прокуроров, федеральных агентов, работников Федерального Бюро Тюрем и информаторов, включая и информаторов-заключенных. Ничего подобного я не храню и не разглашаю. И очень даже в курсе, что за подобное грозит дополнительный срок. Аминь.