День Поэзии в тюрьме MDC Brooklyn

серия Русские сидят: тюрьмы Америки

Автор: Роман Вега

9 лет, 9 месяцев и 26 дней со дня ареста

тюрьма MDC Brooklyn, Нью-Йорк

Hisashi Osaka "Тридцать шесть бессмертных поэтов". 
Фото: ArtBrokerage

Не в том проблема, что гадать придется,

Как, дескать, наше слово отзовется,

А в том, что отзовется ли вообще…

          – Марк Вейцман

В здешней тюремной библиотеке всего несколько полок с книгами на русском, из которых поэзия представлена лишь "Евгением Онегиным" Пушкина и "Тюремными гариками" Игоря Губермана. 

Что удивительно – берут их часто, судя по штампикам выдачи. Что радует особо – даже чаще, чем различных Чингизов Абдулаевых, Марининых и Суховых с Колычевыми и Карышевыми. Хотя может быть потому, что Абдулаево-Колычевых – штук двести, а Губермана и Пушкина – по одному.

Давно заметил, что попавших в тюрьму наших (в смысле языка) начинает тянуть на поэзию. Причем не только на чтение, но и много кто пишет стихи. Неясно – то ли писали и на воле, но скрывали, то ли душа требует выплеснуться именно в тюрьме, а как же иначе, как не стихами.

А сегодня случился просто какой-то День Поэзии. 

С утра, найдя окно между делами, засел я за написание письма замечательному поэту Бахыту Кенжееву, стихотворения которого с удовольствием смакую последний год, чередуя с томиками Бродского, Катулла, Кавафиса и W.G.Sebald-a.

О Бахыте Кенжееве** я узнал почти случайно, лет 5 тому, когда на какую-то из тюрем мне прислали распечатку лирики давно мне известной замечательной песни "Двадцать лет прошло", исполняемой Владимиром и Валерием Мищуками. На распечатке было написано: слова Б. Кенжеева:

   Не убий, – учили, – не мсти, не лги,

   Я который год раздаю долги,

   Но мешает давний один должок,

   Леденцовый город, сырой снежок.

Бахыт Кенжеев, поэт и прозаик.
Фото: LiveLib

   Что еще в испарине тех времен

   Был студент речист, не весьма умен,

   Наряжался рыжим на карнавал,

   По подъездам барышень целовал.

   …

   Хорошо безусому по Руси 
   Милицейской ночью лететь в такси.
   Тормознет – и лбом саданешь в стекло,
   А очнешься – вдруг двадцать лет прошло.

   …

   Я забыл, как звали моих подруг,

   Дальнозорок сделался, близорук,

   Да и ты ослепла почти, душа,

   В поездах простуженных мельтеша.

   …

   Наклонюсь к стеклу, прислонюсь тесней.

   Двадцать лет прошло, будто двадцать дней.

   То ли мышь под пальцами, то ли ложь.

   Поневоле слезное запоешь.

Вадим и Валерий Мищуки. "Гнездо Глухаря", Москва, 2012. Фото SilverSun.

Так что, конечно, не мог я пройти мимо томика Бахыта Кенжеева "Послания", обнаруженного год назад в каталоге русского брайтоновского книжного. И все смакую, открывая книгу наугад, вот как сегодня:

   Проскрипев полвека, что сущий олух, в следующей, ей-ей,

   Непременно стану я маг, астролог и заклинатель змей.

"Solitide", Carol E. Maltby. Фото: Colored Pencil Magazine.

И вот еще:

   Я стою на ветру, а в руке адресок,

   Переписанный наскоро, наискосок,

   А январь сухорук, и февраль кривоног

   И юродивый март невысок…

Размышляя над почти дописанным письмом, болтал я с сидящим за столом напротив с английской грамматикой в руках Сашей Сергеевым:

– Саня, слушай. Я вчера перед отбоем залазил на ярде на решетку – смотреть в ночь, и увидел, что Статуя Свободы у них освещена вдруг. И вот не пойму – то ли они ее стали только сейчас освещать ночами, может в честь череды праздников наступающих, или после урагана Сэнди замкнуло у них что-то или самопочинилось, то ли может я просто как-то не обращал внимания раньше, а она всегда горела. Ты не помнишь – до этого горела или не горела?

Саша не помнил (решили на эту тему устроить коллективный опрос населения, попозже), но здесь же набросал стихотворение:

Статуя Свободы. Фото: Jason Hawkes

   Гляжу на Статую Свободы

   на берегу реки Гудзона

   из федерального окошка –

   зека свободного народа.

   И сердце радостно святится,

   себя считая чем-то большим –

   попробуй-ка закабалиться:

   на десять лет себя в неволю.

   Но весь секрет, друзья, не в этом,

   а в том, что думают о большем,

   в соседнее окошко глядя,

   сенаторы и Президенты.

И, войдя во вкус (или потому что надоела английская грамматика), не отходя от кассы Саша написал еще одно:

   Я сижу за столом и скучаю,

   Наблюдая такую картину:

   Трое афро-латино-ямайко

   Надрывают, но только не спину.

   То ли песню поют они вместе,

   То ли это текут разговоры?

   Но какого же хрена (пардоньте)

   Вы орете во всю свою глотку?!

   И себя успокоив немножко,

   Снова я ухожу в созерцанье…

   Не хватает стране заграничной

   школьного образованья.

Фото: Justin Sullivan

Тут должен пояснить, что столы в холле стоят близко друг от друга, и справа от нашего "русского", совсем рядом – стол, за которым разномастные местные бруклинские негры (т.е. "афро-американцы", по-здешнему, политкорректному), смотрят телевизор, который над их столом и висит. В телевизоре или американский футбол, или баскетбол или же BET – черный канал с черными мыльными операми. Другого они не смотрят. 

Да толком не смотрят и это, потому что заняты: они одновременно орут бессодержательно, просто от желания поорать, кричат рэп во всю глотку, причем все – разный, болеют за то, что происходит на экране, если там – игра, и еще спорят, очень громко, о чем угодно. Сейчас вот спорят о том, сколько Статуй Свободы в стране – одна или больше. Это последствия неосмотрительно пущенного нами в народ вопроса. Шума от этого одного стола столько, что его хватит на то, чтоб заглушить город среднего размера.

Но столик слева уравновешивает, некоторым образом, эту какофонию, потому как оккупировавшие его доминиканцы тоже далеко не молчат, и хоть рэп не орут и американский футбол не смотрят, но орут друг в друга по разным другим поводам, надсадно и непрерывно, да так, что вибрируют столы. Это они спорят о чем-то на своем испанском, который на настоящий испанский похож очень отдаленно, только некоторые слова угадываются.

При этом, хотя наш "русский" стол и под перекрестным обстрелом, но все равно это – самое тихое место в холле. Вон дальше за другими столами латиносы долбят в домино со всей дури, а китайцы, корейцы, местные негро-мусульмане и снежки-обращенцы из "Нации Ислама" играют в покер на разложенном на столе молельном коврике, – так там вообще какофония недетская, особенно когда кто-нибудь проигрывает. А у нас, в относительном отдалении от этого, еще ничего – если наклониться друг к другу через стол, и громко говорить, то слышно. Можно не орать, как приходилось в старом, восточном корпусе тюрьмы.

Саша рассказывает, что его сестра (молодец какая) прислала ему на днях строчки из Омара Хайяма:

   Самое большое препятствие  –

     страх,

   Самая большая ошибка –

     пасть духом,

   Самый опасный человек –

      лжец,

   Самое коварное чувство –

     зависть,

   Самый красивый подарок – 

     простить,

   Самая лучшая защита –

      улыбка,

   Самая мощная сила –

      вера.

А я вспомнил, как замечательно написал Михаил Бузукашвили о страхе: "В наше время человек всего боится. Боится незнакомцев, болезней, преступлений, окружающей среды, еды, которую ест, химии, новых технологий и т.д. И этот страх изо всех сил подпитывают в нем общественные институты. Политики, которым нужен страх, чтобы держать население под контролем, юристы, которым надо делать деньги, журналисты, которым нужен страх, чтобы иметь повыше рейтинг. Свою лепту вносят и ученые…"

А что там о страхе и трусости у Булгакова в "Мастере и Маргарите"? Где-то был недавно перечитанный в очередной раз томик, пойду найду в ящике под шконкой. Ага, вот, попался, и вот это место, когда Левия привели к Пилату:

Понтий Пилат.
Рисунок Нади Рушевой
(31.01.1952 – 6.03.1969).

Левий порылся за пазухой и вынул свиток пергамента. Пилат взял его, развернул, расстелил между огнями и, щурясь, стал изучать малоразборчивые чернильные знаки. Трудно было понять эти корявые строчки, и Пилат морщился и склонялся к самому пергаменту, водил пальцем по строчкам. Ему удалось все-таки разобрать, что записанное представляет собой бессвязную цепь каких-то изречений, каких-то дат, хозяйственных заметок и поэтических отрывков. Кое-что Пилат прочел: "Смерти нет... вчера мы ели сладкие весенние баккуроты..." 

Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: "Мы увидим чистую воду реки жизни... человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл..." 

Тут Пилат вздрогнул. В последних строчках пергамента он разобрал слова: "...большего порока... трусость".

Что ж, чтобы писать стихи и давать их читать другим, тоже нельзя быть трусливым – нужна смелость. 

И интересно наблюдать, как же стихи соответствуют характеру человека, его внутренней сущности. Как замечательно сказал Самуэль Батлер: "Что бы ни создавал человек, будь то литература, музыка, живопись, архитектура или что угодно другое, это всегда – портрет его самого." 

Вот у 46-летнего Саши стихи ясные, веселые, несколько взбаламошенно-оптимистические, как и он сам. Нет в Сашиных стихах печали и тоски (хотя светит может и лет десять-пятнадцать, а впереди полная неясность), а есть отношение к жизни как к подаренному свыше приключению, что мне очень импонирует.

Сашина же сестра Татьяна подослала кроме строчек Омара Хайяма и несколько своих замечательных стихотворений:

        ЗАКОН ДУШИ

    Здесь не действуют законы математики,
   Что с успехом применяются к вещам.
   Так бывает лишь с деньгами, чтоб растратили,
   А потом бежали взять взаймы к друзьям.

    Но в делах душевных все иначе строится,
   Здесь ни физика, ни химия не в счет,
   И любовь у тех в сердцах живет и множится,
   Кто другим ее нещадно отдает. 

    Здесь условия совсем иные созданы,
   Нет хранения на долгие года,
   И запасы, что людьми скупыми собраны,
   Постепенно растворяет пустота. 

    А что отдано открыто и без жалости,
   Возвращается двойной волной назад,
   И тогда не передать словами радости 
   От того, насколько ты теперь богат!

    А на ненависть и злобу жди двойной удар,
   Не ругай напрасно Бога и судьбу – 
   Что отдал, то и вернулось, тем богатым стал,
   Сам создал себе ответную волну. 

Фото: Pinterest

И вот еще одно:

    У соседа травка зеленее, 
   Ароматней запахи цветов,
   Грядки с помидорами ровнее,
   Восхищает форма огурцов. 

    И земля, что он копает, мягче,
   Меньше надо вкладывать труда. 
   У соседа солнце светит ярче,
   И прозрачней в арыке вода. 

    Лучше все, что б не коснулось взора. 
   Не могу понять я – почему?
   Сколько б не стояла у забора, 
   задом к огороду своему. 

У другого нашего Саши, двадцатидвухлетнего белоруса, недавно проигравшего суд присяжных благодаря усилиям назначенного судом адвоката, открыто работавшего в связке с прокуратурой и агентами дипломатического сервиса, стихи печальные, хотя срок Саше грозит смешной – вряд ли больше года дадут (который он почти уж отсидел здесь, под следствием), что по нынешним временам редкость невиданная. Чтобы дали такой маленький срок, в нынешней Америке нужно не просто ничего не сделать и рядом ни с чем, в чем обвиняют, не стоять, но еще и иметь непробиваемое алиби.

Подключившись же к сегодняшнему стихотворному настроению, написал Саша вот что:

   ***

   Нет никакого дела тут до звезд,

   Их больше привлекает блеск от страз.

   Американский аппетит возрос,

   И с ним же вместе окрепчал маразм.

Фото: Habr

А вот на свой недавний день рожденья:

   ***

   Не грусти, грусть не поможет,

   Все пройдет, и это тоже.

   ***

   За окном день ясный замечаю,

   но сегодня у меня нет настроенья:

   В тюрьме по случаю встречаю

   Двадцать второй свой день рожденья.

   ***

   Время жизни как текущая река,

   А смерть вдали – еще совсем не горе,

   Но хочется нам знать наверняка,

   В час какой река вольется в море.

   ***

   В мирской суете люди и города –

   Словно кадры сменяют друг друга.

   Сегодня Нью-Йорк, завтра Москва.

   Дружище, прощай…

   Здравствуй, подруга!

После за стол подсел и латыш Янис, тоже 22-х лет. Яниса завтра везут в суд – приговор наваливать. Может быть дадут лет 5, а может  меньше – за три кило кокаина, которые он вез из Тринидада в Лондон, с пересадкой в нью-йоркском аэропорту JFK. Вот и пересел. А может случится чудо и отпустят по отсиженному, засчитав полтора года, проведенные под следствием здесь в MDC, бывают же чудеса, хоть и не каждый год о таком слышишь. Русский язык Янис понимает хорошо, но говорит плохо. С английским получше, так что разговариваем на странной русско-английской мешанине.

– Янис, видишь – все сегодня пишут стихи, очередь за тобой.

– А на каком языке нужно?

– А хоть на латышском.

– А о чем?

– А сам реши – о чем захочешь.

– Эх, завтра приговор, а тут стихи…

– Давай, давай, как раз от мыслей о завтра отвлечешься.

И вот что у Яниса получилось:

       JESPĒJU ZEME

Фото: Impactpress

   Federālajā cietumā

   Gaverments tabletes

   Pa labi, pa kreisi kaisa

   Bet es no vinām atsakos

   Jo ar degredāciju slimot nevēlos!

Латышского я не знаю, кроме Naves Sala – "Остров Смерти", где бывал, и еще помню, что yura – это море, но Янис перевел сочиненное на английский, а я уж – на русский:

       ЗЕМЛЯ РАВНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ

   В федеральной тюрьме

   Правительство раздает таблетки

   Налево и направо: "Бери, бери и забудься!"

   Но я отказываюсь – не хочу деградировать

   и превращаться в идиота.

Должен пояснить, что это единственное, что здешнее тюремное подобие медицины делает с охотой: дает психотропные таблетки. Стоит только поговорить с психологом, сказать, что депресняк, и тебя оперативно ставят в список, выдавая ежедневно Ritalin и его аналоги, превращающие тебя в зомби. Ты перестаешь быть человеком. Много таких.

И для бизнеса хорошо – таблетки-то денег стоят. Фарма радуется спросу, и американская Фемида – тоже: под таблетками ты как будто лоботомированный, не создаешь проблем ни тюрьме, ни суду, ни FBI с Secret Service, ни прокурору, сидишь и сидишь, а они делают что хотят. Впрочем, они и так делают что хотят, не особо уже и прикрываясь фиговым листком правосудия. Не перед кем, никто ж не призовет к ответу за беспредел. Ну, это до поры, ничто ж не вечно.

Вечер же принес стихи от Эдика Крицкого, живущего снаружи на воле, в Нью-Йорке:

       НЕСВОБОДА

   Надежду позабудь, сюда входящий,

   Теперь не верь, не бойся, не проси.

   И в сумраке души своей скорбящей

   Молитву Богу, коли веришь, вознеси.

   Там за дверьми остались непогода,

   Мирские радости и родичей гурьба.

   Какая разница, какое время года,

   Хватило б силы задавить в себе раба.

   Сочится время, словно вязкое болото,

   Сюда не проникает суета.

   И цифры страшные тебе рисует кто-то,

   Но чаша жизни все еще не испита.

   Тебя в несчетный раз обманут, это точно,

   А ты в смирении и с мудростью в руках

   Найди пути, чтобы вырваться досрочно

   И дураков оставить в дураках.

После чего почта, в числе прочего, принесла конверт из Швеции от Изабеллы Валлин, в котором, кроме письма, обнаружилось и вот что:

   ***

   Кому-то нравится

   Жить на воле,

   Кому – в неволе.

   Черный подсолнух –

   Один, как воин

   В заброшенном поле

   ***   

Фото: Livejournal

   Собирая молитвы

   В холщевый мешок

   Собирая желанья

   В брикетах

   спрессованных всмятку

   По дымящейся свалке

   Задумчивый Бог идет

   И жует на ходу

   Шоколадку   

   
  ***
   На танцплощадке
   Покрытой листвой
   Духов осенних
   Оркестр духовой

   Взмахом закружит
   Медленный танец
   Писем от осени
   Ветер-посланец

   ***   

   В звучном мажоре

   летнего жара
   Желтая нотка
   Задребезжала…

   Желтая нотка
   Горит как монетка
   Трепещет в листве
   На березовой ветке

   ***
   В верности вечной клянясь
   Но уже остывая
   Лето сходило
   С подножки трамвая

Фото: DepositPhotos

- - -

Под вечер же, после ужина у Саши Сергеева случился второй прилив вдохновения:

   

   Касается рассвет решетки робко,
   Сверчок тихонечко поскрипывает рядом…
   Познание: "За что и сколько будет?"
   мне прокурор напишет завтра утром.

   Реальность бытия и нахожденье
   в среде, меня где не должно быть,
   описывает очень точно
   закон физического равновесья.

   Давайте предположим уравненье,
   нарушенное мною очень просто,
   вдруг всколыхнет устои мирозданья.
   Я взял сверчка и выпустил на волю.

А ближе к ночи давненько пришедший и только сегодня открытый номер британского журнала The Economist огорчил некрологом: 2-го октября умер замечательный вьетнамский поэт Nguyen Chi Thien. В 1980-х годах за передачу своих стихов в британское посольство он сидел в тюрьме Hoa Lo, известной как Ханой Хилтон (в том числе и по одноименному фильму), и только отголоски до него доходили о том, что его стихи публикуются за пределами социалистического Вьетнама и переведены уже на 12 языков.

Нгуен Ти Тхиен, вьетнамский поэт и диссидент (27.02.1939 – 02.10.2012). Фото: Pen America.

Он не был крепок физически, но сила духа помогла ему пройти все испытания, посланные судьбой. Особенно по душе мне пришлось одно его стихотворение, которое перевел, как смог, уж не обессудьте – не поэт я, а лишь ценитель:

   Они загнали меня в самое сердце джунглей,
   Желая удобрить моими останками маниоку.
   Я же превратился в искусного охотника
   И выбрался оттуда, полный змеиной мудрости и носорожьей свирепости.

   Они бросили меня в океан,
   Желая, чтоб я погиб в его глубинах.
   Я же стал глубоководным ныряльщиком
   И выбрался, осыпан искрящимся жемчугом.

Тюрьма Хоа Ло, Ханой, Вьетнам. Фото: ActiveTravelIndochina

Странным образом этот Ханой Хилтон вытащил за ниточку памяти замечательные стихи, сочиненные сидевшим со мной несколько лет назад еще одним Сашей, из Днепропетровска, которые он написал в 2005-м году в тюрьме Fort Dix (Нью-Джерси), в ожидании свиданки:

   Из моего окна мне виден лес
   И виден краешек свободы,
   людей, идущих на свидание к з/к…
   Мне это созерцать еще четыре долгих года –
   в недоумении, печали, муках и тоске
   из глубины моих душевных передряг.
   

Фото: The Telegraph

   А я все стою у окна –
   может ты появишься вдруг…
   Жизнь коротка, коротка,
   приходи, я жду.

   Но прошел опять длинный день,
   а за ним пришла темнота…
   За тобой всю жизнь я, как тень –
   не устану ждать никогда.

   Посмотри мне прямо в глаза,
   в душу загляни, загляни…
   Жизнь коротка-коротка –
   считанные дни…

Александр Вербицкий,
тюрьма Fort Dix, 2008 

В начале 2000-х годов Саша получил десять лет за нафантазированный фэбээровцами киднеппинг и за такое же придуманное оружие. В природе не было ни того, ни другого, а наличие оружия определял суд очень интересно: на основании показаний полицейского, который якобы слышал как перед тем, как открыть дверь полиции, Саша передернул затвор (скурпулезный обыск квартиры не привел ни к каким результатам – оружия, как и следов его, не было найдено, но на ход карнавала это не повлияло, 5 лет за оружие добавили).

Адвокату Саши Альберту Даяну удалось-таки проиграть суд присяжных, он сделал все возможное для этого. Да и не только Саше "повезло" с ним – я знаком с несколькими "счастливцами", которым по средней цене в 100-150 тысяч убитых енотов за проигранное дело так же "помогал" этот самый адвокат, ну а последняя жертва – Виктор Бут. Нет других адвокатов, что ли, в самом деле? Что ж вы все на одни и те же грабли наступаете?

Но не буду о грустном, все же День Поэзии сегодня. Пожалуй, ударим по "гарикам" Игоря Губермана, к которым Саша тоже не равнодушен:

   ***
   Где-то в небе, для азарта
   похмелясь из общей части,
   Бог и черт играют в карты,
   ставя на кон судьбы наши. 

   ***   

Игорь Губерман, Москва, 2012. "Гнездо Глухаря".
Фото: SilverSun.

   Мы пьем и разрушаем этим печень –
   кричат нам доктора в глухие уши.
   Но печень мы при случае полечим,
   а трезвость иссушает наши души.

   ***
   Если в мизерном составе
   чувство чести и стыда
   влить вождям, то страх представить
   их мучения тогда.

   ***
   Привычка греет как постель,
   и гасит боль, как чародей:
   Нас часто держит на кресте
   Боязнь остаться без гвоздей.

Я же в этом сегодняшнем стихотворном карнавале не участвовал. Не поэт я, увы, только ценитель. Да и, как заметила Янка Дягилева, мало слов для стихов.

   Мало слов для стихов, мало веры для слов, для неё мало снов.
   Те, кто знают, молчат, те, кто хочет – орут.
   Кто летит, тот на небо не станет глядеть,
   Кто сбежал, тот и снят с караульных постов,
   Кто забыл про часы, не боится минут.
   Тот, с крылом, не спешит никуда улететь.
   Мало звуков для струн, мало песен для драк.
   Он поёт – он не слушает стука колёс.
   Телефон, что на восемь, вмещает весь свет.
   А с вокзалов звонит автомат, просто так.

   Кто молчит, те и знают какой-то ответ,
   Кто орёт, тем и нужен какой-то вопрос.

Янка Дягилева, поэтесса и рок-певица (04.09.1966 – 09.05.1991). Фото: Spybb.

Потому – помолчим...

_______

Примечания:

* текст написан 19.11.2012

** Проза и поэзия Бахыта Кенжеева: "Мытари и блудницы ", "Младший брат ", "Обрезание пасынков", "Послания", "Сборник стихов"

- - -

Подготовка к публикации: SilverSun. Помимо творчества непосредственных участников Дня Поэзии — арестантов тюрьмы MDC Brooklyn, благодарю за возможность опубликовать их замечательные стихотворения Татьяну Валяеву, Изабеллу Валлин, Марка Вейцмана, Бахыта Кенжеева, Александра Вербицкого, Игоря Губермана. Ликбез по вьетнамской фонетике: Юрий Браженко.

- - -

Статья опубликована в рамках серии "Русские сидят"  ("русские" - в смысле языка), освещающей опыт тех, кто находился или находится в заключении по тюрьмам стран мира. Вам есть что рассказать? Дайте знать.