Без стюардесс

серия Русские сидят: тюрьмы Америки 

Этап-2018 — ConAir: Атланта (Джорджия) > Джексон (Миссисипи) > Оклахома-сити (Оклахома) 

тюрьма FTC Oklahoma-city, Оклахома

5518 дней со дня ареста

автор: Роман Вега

Фото: Mario Ruiz, El Tiempo (Колумбия)

Самолёты без неба умрут,
Мы загнёмся без стюардесс.
Я не сдамся, я небо люблю,
Я имею к нему интерес.

- группа "Смысловые галлюцинации" -

     Растатуированный от макушки до пяток разными перетекающими друг в друга ацтеко-католическими арабесками, мой однофамилец Эдуардо Вега, хоть и мелкий — ростом мне по плечо, но в своей южно-калифорнийской банде "суреньо" занимает какую-то серьезную ступеньку в их табели о рангах: гонял вдоль и поперёк оказавшихся в нашем блоке на пересылке в Атланте своих бандитов.

     Вчера Эдуардо обрился наголо, и оказалось, что череп тоже вовсю разукрашен. Центром "черепной" композиции оказалась выколотая разноцветными красками на затылке аббревиатура LHG — большими вычурными буквами. А пониже, на шее, буквами поменьше, синей краской, видать, в качестве разъяснительного подстрочного комментария, строка Lil Hill. Похоже, что LHG — это Lil Hill Gang, какое-то подразделение, составная часть банды "суреньо".

     Сидит он уже 14 лет, всё по "строгому" режиму, по “пэнам" (т.е. по USP — "penitentiary" тюрьмам), но сейчас катят в тюрьму с режимом на ступеньку помягче — "medium", как в Заповеднике — Рэйбрук, на севере штата Нью-Йорк, почти на границе с Канадой. Как раз, по слухам, туда всех этих «суреньо» складывают, подальше от Калифорнии. Беспокоится Эдуардо, что холодно ему там будет, снег и мороз.

     А вот сколько лет ему — не могу на взгляд определить. Может 35, а может и 45. Как-то всё труднее это гадание о возрасте окружающих даётся мне: с годами все кому от 30 до 50 слились в некую единую однородную возрастную категорию. Частично причиной этого является и то, что сидящих долгие срока тюрьма как бы сохраняет, "замораживает", консервирует. Вот и гадаешь порою — сколько же твоему собеседнику: 30 или 40, 50 или 70. Бывают и те, кому за 80, выглядящие на 45 максимум.

Пани Моника, "Кабачок 13 стульев".
Фото: КИНО-ТЕАТР.РУ

     Главная же причина, конечно, более фундаментальна. Как когда-то в "Кабачке 13 стульев" выразилась пани Моника, "с каждым годом вокруг появляется всё больше и больше молодёжи". Когда тем, кого ты знал пацанами, сейчас уже за 50 и за 60, то всех, кто до этих цифр, кто вырос уже после Советского Союза, поневоле ощущаешь как молодёжь некоего одного неопределенного возраста. "Здравствуй, племя молодое, незнакомое".

     Происходит параллельно и обратное: тот, кто по возрасту и опыту когда-то казался тебе невообразимо далеко впереди, с отрывом на 10-30 лет, сейчас, с накопленными десятилетиями, воспринимается как ровесник, как будто вы выросли в одном дворе, в одном поколении. И как будто не существует этой возрастной разницы. Впрочем, всё это каждым из нас ощущается по-своему.

     Но вернусь к попутчику Эдуардо, который хотя и накатался за 14 лет отсидки по разным тюрьмам, но на центральной пересылке в Оклахоме не бывал, потому расспрашивает меня с интересом — как там что устроено, какой режим, кормежка, вертухаи и прочие достопримечательности.

Фото: Michael Schmelling, Wired

     А так как сидим мы рядышком, закоцанные в железо, в креслах летящего из Атланты на юго-запад самолёта ConAir, то времени завались: и рассмотреть всех вокруг, и подремать, и поговорить со случайными соседями, особенно если кто интересный попадется. С последним на этот раз не подфартило, так что могу уделить внимание Эдуардо.

     На всех отрезках этапа всегда вызывают по алфавиту, так что поневоле получается, что мы, как однофамильцы, оказываемся рядом, как Тарапунька и Штепсель, на радость вертухаям. Вот и в самолёте на первом отрезке пути оказались в соседних креслах.

— Самое главное, Эдуардо, на пересылке в Оклахоме — воробьи. Прогулочные дворики в блоках внутренние, лишь одной стеной выходят наружу, и в этой стене, метрах в пяти от пола — решётка. За решеткой небо, воздух, и воробьи.
— Какие воробьи?
— Обычные, городские. Вернее, тюремные. Ячейки этой наружной решетки такого размера, что голодные воробьи залетают сквозь них свободно, ну а потом откармливаются: клюют, клюют всё, что мы им бросаем: хлеб, кукурузные хлопья, макароны, толстеют, и вылететь обратно на волю уже не могут. Остаются жить в тюрьме.
— И что с ними потом?
— Что потом... Ничего им, разожравшимся, не остаётся: обустраиваются там на ярде и живут. Потолок высокий, вверху металлические балки, там и селятся. И продолжают всё клевать. Клюют, клюют, чирикают, довольные, откормленные. Разрастаются сперва до размеров голубей, а потом ещё больше — как птицы додо, по пояс тебе.
— Да ну, серьёзно?! — Эдуардо слушает внимательно, настороженно, но и восторженно, не может понять, может и вправду так всё и есть. — А что за додо такие?

Птица додо. Рисунок Интернет-газета "Континент"

     Рассказал ему о додо и Маврикии.

— А потом что?
— Потом? А потом — как на Маврикии 500 лет тому. Когда нас на ночь до утра закрывают по камерам, то по блокам проходят повара с кухни, и всех достаточно откормленных додо-воробьев собирают в мешок. И когда курица у нас в меню, то на самом деле это не курица, а воробьи. Вот присмотрись когда будут кормить.
— Удивительно как... — вздохнул Эдуардо и уснул. Что понятно — до посадки на самолет, за полночи и утро измотали нас изрядно.

— — —

     Те из нас, кто не первую неделю на пересылке в Атланте, в будние "пересыльные" дни, а точнее — в будние ночи поневоле просыпается, когда с дальнего конца "пересыльного" блока гремят ключи, и, приближаясь, доносится грюканье открываемых и тут же обратно замыкаемых камер, и рявканье вертухая: "Такой-то? С вещами, этап".

Фото: INFOSMI

     Обычно это происходит среди ночи — с двух до четырех, так что, полупроснувшись, лежим и ожидаем: если вертухай пройдет мимо твоей камеры — значит не сегодня, и можно нырять обратно в сон, до завтрака, когда "кормушка" загремит в двери. А если лязгнул замок твоей камеры — значит кому-то из вас повезло: на этап тебе или сокамернику.

     Пока три недели везло сокамерникам, но в ночь с 5-го на 6-е апреля 2018 громыхание ключей увенчалось появившейся в двери головой вертухая, которая провозгласила "Роман Вега? С вещами. Десять минут."

     Ну, десять минут — это море времени, тем паче, что вертухай догадался свет включить. Спрыгнул со шконки, и в темпе: умыться, и — к столу, разобраться с бумагами: что-то — в приготовленные с вечера конверты, включая рукопись "Атланты-прощальной", что-то — разорвать меленько и спустить в унитаз, раз спалить никак, нет огня. Здорово, что вчера, в результате трехнедельной осады, удалось-таки прорваться в ларёк и купить марок.

     Еле успел всё. Ещё собрать одеяло, простыню, полотенце — это с собой, вертухай проверяет на выходе из камеры, чтоб, значит, сокамернику лишний комплект не достался. И — книги, дочитанные и недочитанные — в холле на полку поставлю, с утра расхватают.

     В целом же очень такой пестрый круг чтения сложился из приблудившихся книг за эти три недели в Атланте:

• Lawrence M. Krauss "A Universe from Nothing"
• Morris Berman "The Twilight of American Culture"
• Adavind Adiga "Last Man in Tower"
• N. Scott Momaday "Home Made of Dawn"
• Francisco Lopez Estrada, ed. "El Abencerraje"
• Gudbergur Bergsson "La Magia de La Ninez"
• Dick Cheney "In My Time: A Personal and Political Memoir"
• Claire Tomalin "Charles Dickens: A Life"
• Patrick Delaforce "Churchill's Secret Weapons"
• Robert Pirsig "Zen and the Art of Motorcycle Maintenance"

     Мой текущий сокамерник — "Боровичок" — вдруг проснулся, открыл глаза и выдал злорадно: "Вот видишь, тебя первого, а не меня забирают!" Это я вчера объяснял ему про то, что его автобусный этап может случиться в любой момент, хоть завтра. Что-то, видать, у него в сознании перемкнуло от моих разъяснений, включив злорадство. Экий дурак... Кого только нет на белом свете...

     Боровичок вкатился в камеру пару дней тому, под вечер, этапом из Оклахомы, этаким упругим румяным колобком, поблескивая очочками и хитрыми глазенками. Мутный, нехороший Боровичок, про таких писал Игорь Губерман:

     Есть мужчины – всегда в очках
     И плотны, как боровички,
     И сучья сущность в их зрачках
     Клинками блещет сквозь очки.

     Обнаружилась у него имя: Джозеф Эдж, лет сорока, сидел в тюрьме штата в Западной Вирджинии пару лет, а сейчас везут сидеть федеральный срок — ещё года четыре, в Кентукки, в лагерь, то есть самый лёгкий вариант, видать security points совсем мало, может 5. И что-то нечистое с Боровичком, что-то за глазами его клубится мутное, нехорошее. Как заехал — сразу завалился спать, и так эти двое суток и проспал, продирая глаза лишь на грохот открываемой кормушки.

     Подобный типаж уже мне встречался лет десять тому: в тюрьме MDC Brooklyn больше года наблюдал Диму Яковлева — тот тоже прятался от реальности в сон, умудряясь спать по 23 часа в сутки, а после — прячась ещё и то ли в реальное, то ли в симулируемое сумасшествие.

     Всё ему казалось, что по ночам его прокурор вместе с дежурным ночным вертухаем совершает обход, чтоб на него, Диму, посмотреть, и что все вокруг его шконки (а дело было в старом "казарменном" корпусе тюрьмы) — подселены намеренно, чтоб за ним наблюдать, и что ведущий его дело следователь по ночам пробирается в тюрьму, и в стоявших под Диминой шконкой коробках с судебными документами подменяет фотографии в деле; и прочее в таком же духе.

Дмитрий Яковлев. Фото: МыЗдесь

     Еще Диме казалось, что вот-вот его Россия обменяет на какого-нибудь американского шпиона, или что прокуратура предложит сделку — подписать вину за использование чужих кредиток, засчитает отсиженное, и выпустит на волю.

     Но не тут-то было. История эта наделала в свое время немало шума в русском Нью-Йорке, и подозреваю, что даже сейчас далека от завершения. Началось всё с того, что Дима подписал документы на покупку дома у некоего американца, и после нотариального заверения сделки бывшего владельца больше никто не видел. Зато на счёт Димы были задепозитированы чеки за подписью пропавшего, на серьезные суммы.

     Потом начали пропадать люди из русского сообщества, причём в последний раз их обычно видели заезжающими домой к Диме, часто — по дороге в аэропорт. Люди пропадали, до аэропорта не доезжали, а на следующий день Дима с женой неизбежно устремлялись за покупками: драгоценности и дорогие часы оплачивались кредитками пропавших, а их чеки оказывались, опять же, задепозитированы на Димин банковский счёт.

     Потом в Нью-Джерси начали находить пакеты с профессионально расчленёнными частями тела некоторых из пропавших. Попутно в доме Димы обнаружился подвал, очень нехорошо пахнущий, который он, незадолго до ареста, взялся расширять, вывозя землю подальше. Кое-какие вещи пропавших людей нашлись в доме, и по ходу выяснилось, что до переезда в США Дима закончил медицинский, и провел тысячи хирургических операций.

     Его арестовали, положили к нам на этаж, и когда снежки, узнав, что новенький — русский, подвели его ко мне, Дима на вопрос — "за что взяли?", ответил, что за кредитки. Это потом уж стала вырисовываться другая картина, очень хорошо описанная в русскоязычной прессе Александром Грантом и Владимиром Козловским.

     Где сейчас Дима Яковлев — без понятия, и знать не хочу, лишь вспомнил из его рассказов, что собирался он стать мэром одного небольшого городка в Ленинградской области, вроде как все договоренности были на мази. Как же повезло городку, что этого не случилось...

     Вот сколько воспоминаний включил прикатившийся Боровичок. Глазенки — честные-честные, а смех — классически неискренний, плохой смех. И совсем не удивлюсь, если окажется, что он тоже — хирург, или что какую-то мерзость сотворил, за что и сидит, — это если когда, уже по выходу, может быть решу копнуть его историю глубже, для полноты картины.

     А пока Боровичок снова уснул. Двое суток он был нормальным сокамерником, не храпел, и не путался под ногами, так что я часто, лёжа с книгой, или сидя за столом, забывал, что он вообще в камере есть. Только лишь иногда орал во сне — что-то ужасное снилось, но тогда его пинал под бок, будил. А сейчас смотреть в очередной раз на его хитро-злорадно-мутные глазенки мне охоты нет, так что обойдется без прощаний.

Фото: ЁжикНахал!

     Вертухай лязгнул замком, и я, с узелком постельным, шагнул в холл, где уже кучкуется народ из других камер, и, пока время есть, разносят по своим корешам из остающихся кто чем богат: кое-кто как раз вчера успел в ларьке затариться, с собой ничего нельзя, значит только раздать, благо под дверями камер щели в пару сантиметров, всё пролазит. Я же оказался богат только на свежекупленную ручку, так что закинул ее под дверь шныря-колумбийца, молодец он, помог попервой и ручкой, и бумагой, и конвертами. Книги — на полку, узелок с бельем — в короб на колёсах. Всё.

     Чёрные вертухаи носятся, выстраивают нас в шеренгу у стены — перекличка, и — вперёд, дальше, через "следственное" крыло, где как раз ящик для почты, куда и вбросил конверты приготовленные. Всё, опять свобода: никакого имущества, волноваться не за что, только казённая одежка, да два листочка — упаковочные листы, единственное, что можно с собой на самолетной этап. И, у кого есть — очки.

     Посчитали — 47 человек оказалось, когда запихнули всех в R&D в первый "отстойник": камеру с одной бетонной скамейкой на всех, на которую кто успел — пристроился, остальным — стоя ждать следующего действа. Так и двигались — из камеры в камеру, час за часом, сквозь все предэтапные процедуры.

     Раздали сухпай в бумажных коричневых кульках, тут всё стандартно: четыре кусочка синтетического хлеба, ломтик болоньи и яблоко. Вот за яблоко спасибо. Стоим, ждем.

     Уплотнили нас — привели ещё 7 человек, из карцера, есть очень живописные: парочка безумного вида белых с разноцветными татуировками, у одного на шее большими буквами NYC, из Нью-Йорка, значит, а вытатуировал, наверное, чтоб не потеряться, чтоб помнить откуда.

     Что только не накалывают себе, какое только безумие не встречалось. Вот бы ещё попался кто с татуировкой русалки на лбу, тогда можно будет считать, что видел всё. А так пока, без русалки — некомплект.

     Анфилада камер-"отстойников" до стриптиз-камеры, и такая же череда камер — после, вот нас, как стадо, и перегоняют поочерёдно из одного отстойника в следующий, вызывая по списку. "Джонсон!" Из толпы сразу несколько голосов: "Какой именно?" Вертухаю подобное, ясное дело, не впервой: ”Да все выходите, всей стаей.” И попёрли Джонсоны — штук семь снежков однокалиберных. Попросторнее стало.

     Стриптиз. Несколько кабинок в ряд, одного вертухая для осмотра хватает, да и спустя рукава, без энтузиазма, чисто для проформы осматривает. Но отобрать лишнюю вторую футболку и пару носков не преминул, так что лететь мне в холодную Оклахому в одной футболке. И вместо тюремного комбинезона вручили штаны на резинке, цвета хаки, хорошие, моего размера примерно, повезло, лететь будет комфортно.

”Black box”. Фото: Wired.

     В камерах-отстойниках вместо одной стены — решётка, прутья от пола до потолка, в серо-бежевый цвет всё покрашено, как и стены, так что видно нам всё, что в коридоре происходит, и дальше — в вертухайском офисе. Готовят нам кандалы, наручники и цепи. И — семь чёрных коробочек "black box", для "особиков".

     Возили и меня когда-то в таких: на судебные заседания в Сан-Франциско из тюрем Окленда, Даблина и Санта-Риты. Несколько часов в этих «black box» укрепленных наручниках ещё ничего, а вот сутки — дело невеселое, руки потом несколько суток отходят.

Фото: flickr

     Основная функция этих чёрных коробочек — закрыть доступ к замкам наручников, чтоб уж никак к ним нельзя было подобраться — ни самостоятельно, ни с помощью сидящего рядом в самолете соседа. Но попутно эти коробочки лишают наручники всех степеней свободы, и рукам приходится очень тяжело, как ни пристраиваешься, но, хоть стоя, хоть сидя, с одной или с другой стороны в кисти врезается металл, особенно когда пытаешься до выданного сухпая добраться. При этом вся эта конструкция: наручники с захлопнутой поверх черной коробкой пристегнута замком к цепи на поясе, свободе движения совсем не способствует, нет среди нас талантов сродни Гарри Гудини, кому всё это, возможно, было бы в кайф.

     Для совсем уж супер опасных (которых, впрочем, перевозят обычно на самолетах поменьше, отдельно от основной массы этапируемых зеков) есть особые "рукавицы", полностью закрывающие руки и лишающие возможности что-либо ими сделать, и — маски, чтоб не кусались и не плевались.

     Подобная маска была показана в фильме "ConAir" (1997) с Николасом Кейджем, хотя почти всё остальное не имеет отношения к реальности, начиная от самолёта «C-123 Provider", которые никогда не использовались для перевозки зеков.

     Перед надеванием на нас всего железа — прогон, по алфавиту, по одному, через «Full-Body Scanner» Secure Pass. По заезду в Атланту обошлись без него, а сейчас, на самолёт — открыли комнату, где, как оказалось, он живет. Не было такого у них раньше, как, впрочем, не было этих сканеров и по всем остальным федеральным тюрьмам, обходились обычными металл-детекторами. Кто-то поднял очень хороший контракт, кормушка на десятилетия вперёд: это и стоимость самих сканеров, и специально заточенных под них компьютеров с софтом, и установка, и обслуживание ежегодное, и профилактика, и тренировочные курсы для вертухаев, и ремонт.

     Обычно по тюрьмам эти сканеры стоят отдельно, а компьютер с оператором — где-то спрятан в другой комнате, нам не видимой. Здесь же почему-то компьютер рядом, так что получилось глянуть что там происходит.... Хм… Все эти сканы, оказывается, сохраняются и заносятся в личные дела каждого. Ну это-то зачем?

Full body scanner. Фото: tucson.com

     Прогнали наконец-то всех сквозь сканер, загнали в очередную камеру, ждём дальнейших событий, уже за эти несколько часов порядочно ошалев. В коридоре вертухаи носятся, как клоны из "Матрицы" — в черных очках и с черными блестящими черепушками. Явно чем-то специально полируют, чтоб блестели. Вот уже занятие, достойное мужчин...

     Толстый весёлый негрик с интернет-фамилией Bascom оказавшийся лейтенантом, командует всем колхозом. Коробки с нашими личными делами потащили на выход. Железо разложили в коридоре: отдельно наручники, цепи на пояс, кандалы. Вытащили из кладовки несколько чёрных пластиковых ящиков из-под молока, расселись в коридоре — это те, кто будет кандалами заниматься: пока один навешивает на тебя кандалы, другой, стоящий напротив, закрепляет цепь на пояс, и наручники.

     И — пошла потеха. Выдергивают по два человека, навешивают железо, и — в другую камеру, ещё там будем стоять неизвестно сколько. Любой этап на восемьдесят, если не на девяносто процентов состоит из вот этих ожиданий промежуточных, и совсем малую долю занимает движение, транспортировка сама по себе, из пункта А в пункт Б. Это разбитое на отрезки ожидание и выматывает, особенно когда в железе и стоя. И когда — холод.

Фото: flickr

     Мне достались покрашенные желтой краской наручники, хм... Такого еще не видел — обычная стандартная модель, но не металлические блестящие, а зачем-то кто-то покрасил. Ну, и ладно, без разницы.

     Разбили на три разные группы, по алфавиту. Сперва увели первую, потом вторую, и — наша очередь. Эдуардо Вега, понятно, рядом. Пошли на выход — по казематным холодным каменным коридорам, до тамбура между двумя решетками-дверьми, по команде с центрального пульта откатывающимися и закрывающимися. Камеры наблюдения везде понатыканы, через них и смотрят за нами, помимо одного сопровождающего вертухая.

     Тамбур этот используют очень грамотно: как шли по коридорам друг за другом, по левой стенке (как скомандовали), так, заходя в тамбур, выстраиваемся спиной к глухой стене, по 5 в ряд, потом — следующая шеренга, и ещё — две или три. Решетка, сквозь которую вошли, закрывается, и вертухай по рации командует открыть противоположную решётку. Потом командует нам: справа, не по шеренгам, как заходили, а по колоннам — цепочкой, вдоль стены, по коридору дальше.

     То есть если кто по дороге договорился, пристроился друг с другом, то после этого тамбура все опять оказались перемешаны, далеко друг от друга. На случай чтоб не учудили чего ближе к выходу, к автобусу. Который, впрочем, внутри тюрьмы, в том же встроенном "гараже", в который и привезли три недели тому.

     Автобус оказался таким же, а может и тем же, в котором везли с Вильямсбурга, и нас — всего 21 человек на 38 сидений, хорошо, поедем как короли. Получается, что распихали всех по трем автобусам, видать ожидают с самолета везти обратно много народа.

     Пробрался на несколько рядов вглубь салона, к окну — не столько смотреть наружу на всё то, что уже тут не раз видел, сколько чтобы было к чему прислониться и подремать пока будем ехать да там ожидать еще неизвестно сколько.

Фото: cdn.trend.az

     Выехали из гаража, и здесь же, у тюрьмы — в ряд с двумя другими такими же автобусами, с двумя первыми партиями. Рядом — вэн чёрный, тоже с правительственными номерами, наверное или девчат везут, или каких супер-особиков. И — машина сопровождения, вся в мигалках, как новогодняя елка. Так и пойдём: за вэном — три автобуса друг за другом, и елка — замыкающей.

     А пока интернет-лейтенант, перекатываясь колобком от автобуса к автобусу, рулит раздачей «shotgun»-ов своим вертухаям. Ящики с винтовками ожидали как раз в вэне с мигалками.

     Рассвет уже. Поехали неспеша от тюрьмы, и вот она — во всей красе, замком средневековым, с крепостными стенами, башенками и трубой крематория. Прощай, тюрьма. Уже столько тебя было в моей жизни, что хватит на много инкарнаций вперёд — и этой USP Atlanta, и всего города в целом. В прошлый или позапрошлый отъезд отсюда над тюрьмой в это время огромная стая воронья кружилась, а сегодня нет — то ли истребили их, то ли на юг улетели, или еще куда, от тюрьмы подальше.

Тюрьма USP Atlanta. Фото: myAJC

     До аэропорта — всего минут 15 ехать, по другой дороге, а не по тем улочкам, по которым заезжали, но в целом картина та же: чем ближе к тюрьме, тем больше разрухи вокруг, тем домишки заброшеннее, а мусора и снежков с пустыми глазами — больше. Но ближе к аэропорту картина более радостная, мусор хотя бы не валяется везде ровным слоем.

     Доехали. Бестолковость аэропорта ATL, помнится, поразила меня еще в 1991-м, и, надо сказать, с тех пор более бестолково устроенного аэропорта не встречал ни в одной стране. Как они при этом справились с Олимпиадой — удивительно.

Фото: Hotels.com

     Мы подкатили задворками — мимо высокого отдельно стоящего здания Renaissance Hotel, на площадку между обслуживающим частные самолеты офисом компании Signature, с десятком разномастных 6-20 местных самолетов, и складом-терминалом DHL, с одиноким жёлтым их самолётом. Во все прошлые разы тоже сюда прилетал и отсюда же улетал на ConAir, ничего кругом не поменялось. Отель доминирует над всем этим, и может быть кто-то когда-то догадался из его окон заснять всю процедуру погрузки ConAir этапа и выложил на YouTube, очень уж заманчивая позиция для съёмок.

     Недалеко от нас — взлетная и посадочная полосы, а дальше, в километре или около — ещё две. Разнокалиберные самолеты, как пчелы друг за другом взлетают, садятся непрерывно, очень такой серьезный трафик тут у них.

     Наша кавалькада выстроилась с краю поля в рядок, ждём самолёта. Как раз время подремать. Подъехали и тоже пристроились ещё три разнокалиберных вэна, и два тюремных автобуса: один из county jail местной, а другой с надписью GEO transport — это частная тюремная компания GEO Group, видать какой-то тюрьмой здесь рулит — федеральной или тюрьмой штата, а может и county, они не перебирают, хватают всё, что ухватится.

     Пришлось нам потесниться: с этих двух автобусов закинули в наши народ оттуда, пестрая компания — кто в гражданской одежде, кто — в оранжевой робе с надписью на спине Cobb county jail. Белые, негры — вперемешку, и, судя по разговорам, не самолетные они, а повезут оформлять в USP Atlanta, видать передают в федеральную юрисдикцию. Ещё час-полтора стоим ждём, за взлетами и посадками наблюдаем. Небо чистое, голубое, солнце светит.

Борт N639CS. Фото: Jetphotos

     Вон и наша карета зашла на посадку — со звездно-полосатым флагом на хвосте, заместо эмблемы на сером фюзеляже, бортовой номер N639CS, похоже, что Боинг 737. Катится неспеша к нам на площадку, и вертухаи засуетились, готовятся.

     "ConAir" — это сленговое название отдела U.S.Marshals, отвечающего за авиаперевозки заключенных, официальное название которого — JPATS: "Justire Prisoner and Alien Transportation System". На сегодня это — самая крупная транспортная сеть по перевозке заключенных в мире, что при рекордном количестве сидящих в Штатах на душу населения — не удивительно.

Фото: Wikipedia

     В основном они перевозят федеральных заключенных, но какое-то количество зеков из тюрем штатов и военных тюрем тоже присутствует — встречал на рейсах и тех и других.

     До 1970-х, если нужно было перевести кого-то из тюрьмы в тюрьму, то делали это на короткие расстояния, на автобусах, в случае же необходимости перевозки на более дальние дистанции зека заковывали в цепи, как и сейчас, и два маршала везли его на обычных рейсовых самолетах. В 1970-х на баланс U.S.Marshals передали Боинг 727, и кому-то пришла в голову идея использовать его для массовой перевозки зеков.

     Позже, в 1985-м этот авиаотдел маршалов объединили с иммиграционщиками (ICE — “U.S. Immigration and Customs Enforcement”), и назвали JPATS, с тех пор им карта и пошла: финансирование, самолеты, специально созданные промежуточные базы в Лас-Вегасе, на Пуэрто-Рико, и на штатовских Виргинских островах, а в Оклахоме вообще специально под них был построен аэропорт: Will Rogers World Airport и центральная федеральная пересылка: Federal Transfer Center Oklahoma-city. Там же и центральная авиабаза.

Аэропорт Оклахома-сити. Фото: Wikimedia

     В общей сложности перевозят где-то 350 тысяч заключенных в год — это включая и самолёты с возвращаемыми по домам нелегальными иммигрантами. Флот разросся: сейчас у них три Боинга 737, 140- местный MD-80, Saab 2000, и несколько шестиместных Beechcraft 99 — в общей сложности десяток самолетов. Мелкие самолеты используются для перевозки особо опасных или очень известных заключенных, а также для перемещения находящихся под Программой защиты свидетелей.

     Маршруты полетов никогда заранее не оглашаются, да и нам, сидящим внутри летящего самолета, маршалы никогда не говорят — куда именно летим, хотя, порасспрашивав окружающих — кто откуда и куда (если знают) — в целом можно вычислить и следующую остановку, и конечный пункт полета. Хотя — не всегда. Вот и сейчас по контингенту сидящему в автобусе полная белиберда: кто-то в тюрьмы Нью-Йорка и Нью-Джерси, кто-то — в Пенсильванию, кто-то — в Луизиану и Миссисипи, кто-то — вообще в Техас и Канзас. Ну, после первой остановки станет ясно — посмотрим кого загрузят.

     А пока сидим, наблюдаем из автобуса за докатившимся до нужного места самолётом. Остановился. И наша кавалькада двинулась, очень грамотно действуют: самолёт закрывает собою обзор со стороны выезда, офиса DHL, и, частично — отеля и офиса с мелкими самолётами, а все автобусы и вэны расположились как кочевой караван, полукругом от хвоста до носа самолета, образовав закрытую от взлетных полос и гражданских терминалов территорию, отгороженную таким образом, насколько возможно, от внешних взоров площадку, на которой всё и будет происходить. И — началась чехарда.

Фото: Wired

     Несколько автобусных вертухаев разбежались по периметру с шотганами, метрах в ста, спиной к самолету и всему нашему табору расхаживают. Чуть позже, когда трап подъехал, несколько маршалов сбежали — присоединились. Но основная масса — а их там в самолете где-то с дюжину — у трапа обсуждают и обмениваются бумагами с набежавшими от всех автобусов и вэнов вертухаями. Здороваются, смеются, и хотя никакой единой управляющей всем этим процессом длани не прослеживается, но как-то само собой всё образуется, шестеренки вертятся и процесс пошёл.

     Сперва — выгрузка. Понесли и повезли на тележках из брюха самолета коробки с личными делами — по автобусам и машинам, что куда. Потом — встречные коробки — в самолёт. От нашего автобуса вместе с бумагами понесли железную ногу — это нашего негрика с бородой, из Нации Ислама.

Фото: Wired

     Маршалы — в чёрных разгрузочных жилетах, у кого на спине надпись большими намеренно заметными буквами US Marshal, у кого просто Police, хотя кем-кем, а полицейскими они никак не являются. Но понятно, что надписи — для обывателя, чтоб видно было издалека, чтоб не совались. У каждого — Motorola, с клавиатурой и LCD дисплеем, а вот модель не распознал, но судя по размеру антенны — что-то на УКВ. У кого — чёрные очки, у кого — обычные. Большинство уже с сединой, и видно, что опытные, всё на автомате, ни одного лишнего движения, и парочка молодых, лет по 35, но тоже шустрые. Одного из "ветеранов" помню по прежним полетам.

     Крикнули нас на выгрузку. По одному из автобуса. Имя, номер, дата рождения. И — по ступенькам аккуратно вниз, кандалами звеня, неспеша, чтобы не навернуться. Солнышко за бортом, хорошо, щурюсь, небо голубое, красота. Выстроили нас в две шеренги у борта автобуса, лицом к самолету, и то же самое у других автобусов. Стоим, хорошо на солнышке, наблюдаем за происходящим.

     Две женщины-маршалы скатились с трапа. Во, жизнь у них. Зачем такое, неужели не нашлось чем более душевным заняться? Хотя всякое бывает. Вон по тюрьмам вокруг Сан-Франциско лесбиянки тамошние просто ломятся в тюрьмы, работать вертухаями. То есть — вертухайками, наверное. И злобствуют — куда там мужикам.

Фото: flickr

     Пошла выгрузка с самолета: сперва 18 девчат, в основном белые, но разные все — и по возрасту и по виду, есть и явные наркоманки. Вообще женщин несравненно меньше по тюрьмам, чем мужчин — и вообще, и в Штатах в частности. Кажется всего две или три зоны женские на всю страну (одна — рядом через забор от FDC Dublin под Сан-Франциско, где сидел с 2005-го по 2007-й, а строгого режима у них нет вообще).

     Внизу у трапа поверхностный осмотр: руки показать, рот открыть, и маршал показывает куда идти, к какому именно автобусу; оказалось, что все они, через всё это операционное поле — к автобусу Geo Transport. И, похоже, что прямо с Оклахомы прилетел самолет, без промежуточных посадок — судя по времени и по такому серьезному количеству заключённых-женщин.

     По тюрьмам в Штатах мужчин и женщин вместе не держат — вот только лишь на самолетных этапах пересекаемся. И их всегда заводят и усаживают перед всеми, загодя, и — отдельно, обычно впереди, отделив от всей остальной массы зеков рядом или двумя с маршалами. И занимаются ими тоже исключительно маршалы-женщины.

     Пошла выгрузка основного, мужского контингента: идут и идут люди, и все одеты стандартно: футболка и штаны хаки, значит точно в Оклахоме одевали, прямой самолёт. Но вот куда повезут нас — не понятно пока.

Посадка этапа на ConAir. Фото Michael Schmelling, журнал Wired.

     Спускающихся с трапа уже посерьезнее осматривают вертухаи у автобусов, так же будут и нас маршалы смотреть, когда пойдём на погрузку: показать ладони, открыть рот, повернуть голову влево, вправо, развернуться — обшмонал сверху донизу, нащупал в носке сложенные два листочка упаковочных, вытащил, просмотрел — точно или упаковочные листы, а не что-то другое, сложил, запихнул обратно в носок, снял правый тапок, досконально его осмотрел — ощупал, потом всю ступню от пальцев до пятки, поставил тапок на асфальт, помог одеть, придерживая задник, то же — с левым тапком, всё в порядке, хлопнул по плечу и показал рукой в какую именно толпу идти.

     Выстраивают их, с трапа сходящих, пока у одного из наших автобусов, в несколько колонн, лицом — в сторону от нас, но ничего, будем грузиться — можно будет улучить момент и пробежаться по лицам — может кто знакомый.

     Всё, освободили самолёт, пошла загрузка. Сперва, из какого-то вэна две девочки — белая рыжая, в тюремной одёжке, и — негритянка в чём-то кричащие-розово-красном, гражданском. Следом — сначала «особики» какие-то из мелких вэнов, потом — наша очередь, через всё ту же процедуру со снятием тапок и верчением головой. По фамилиям вызывают, сперва — тех "особиков" из наших, кто с "black box”-ами, потом — все остальные, по одному. Пошёл и я, прицеливаясь, чтоб рассмотреть стоящих в колонне слева, из выгруженных.

     И — по трапу наверх, неспеша, звеня кандалами. Широко не шагнуть, цепочка между кандалами не длинная, как раз еле-еле на одну ступеньку трапа хватает.

Фото: Michael Schmelling, Wired

     Внутри — по три сиденья слева и по три — справа от прохода. Самостоятельно нельзя садиться где захочется, а в проходе маршал — рассаживает на свободные места, набивая самолет с хвоста. И тут уж — как попадётся, редко когда — у иллюминатора.  Помню, попервой удивлялся, что они в ConAir самолетах вообще есть.

     А сейчас у них уже сидят "особики" — с "black box", рассредоточены по всему салону. Похоже, что с дальней целью: чтоб двое сидящих рядом "обычных" зеков блокировали собою "особика", если тому что стукнет в голову. И — чтобы помогать им пристегнуться и когда принесут "тормозки" — раскрыть, или еще чем помочь, а то ж с той бедой на наручниках сильно не разогнаться.

     Сидеть нужно там где усадили, вставать — ни в коем случае, руки поднимать — нельзя (да и как их поднимешь, с примкнутыми к цепи на поясе наручниками?), разговаривать с соседями — можно. Я — с краю, в проходе, на другом берегу — Эдуардо Вега, с которым и ведем упоминавшиеся выше орнитологические беседы, справа от меня, у самого окна — латинос-"особик", а поближе, плечом к плечу — снежок лет тридцати пяти-сорока. Полез было ко мне с какими-то тупыми разговорами, но рыкнул на него, притих.

     Оглядеться кругом: маршалы в трёх местах салона — ряд в начале, два ряда посередке, и парочка в хвосте пристроилась. Два-три постоянно сканируют салон, по головам, и если кто вдруг приподнимается — сразу к нему с двух сторон: "Сидеть!"

Фото: Wired

     Этапы формируют не просто так, а просчитывают контингент — чтобы враждующие банды летели разными самолетами, в разные дни, и чтобы подельники, которых, по решению суда, или по указанию прокуратуры, должно держать отдельно — не пересекались. Но возможных конфликтов по дороге хватает, всего не предусмотришь. Хотя на моей памяти всегда всё было спокойно на на ConAir рейсах.

     Но сегодня шумно: очень много молодых, дурных снежков, только, видимо, попавших в систему. Орут, галдят, кричат друг другу через весь самолёт. Вот уж действительно — как стая обезьян, да и перегукивания их такие же — лишенные какой-либо смысловой нагрузки, за ненадобностью. Издавать звуки и производить шум с целью: шумлю, значит существую.

     Где-то к 10: 30 утра загрузились полностью, расселись, маршалы всё проверили, успокоили самых шумных, сняли свои разгрузочные жилеты, очки, расселись все. На взлёт.

     Что тут началось! Этот молодежный обезьяний снежковый цирк, оказывается, ни разу в жизни не летал на самолете, и когда начало трясти и "проваливать" на взлёте, они стали орать и веселиться — как будто пришли в парк на американские горки. Дурдом, не уснуть.

     Набрали высоту, летим ровно, снежки успокоились, сидят, лыбятся лучезарно, один другого, слышу, спрашивает: "А что, когда пойдем на посадку — будет так же интересно?" Что ж, как сидели на пособии-"вэлфере" по своим "прожектам"-многоэтажкам, наркотой торговали, кроссовки покупали, убивали друг друга, и так бы и померли. А тут получили федеральные срока, так их хоть по стране повозят, мир покажут, людей разных увидят. Вот — на самолёте покатали...

     Выяснилось, что вся эта галдящая свора летит по разным тюрьмам комплекса Yazoo, в Миссисипи. Отсюда вывод: скоро мы от них избавимся, и — летим в Миссисипи, на юго-запад, что подтверждается солнцем. А вот куда дальше, после Миссисипи — пока загадка. Хорошо бы, чтобы прямо в Оклахому.

“Тормозок" ConAir. Фото: Wired.

     После взлета — раздали ланч: "тормозки" сухпая и по маленькой пластиковой бутылочке воды "Ozarka”. Через полчаса маршал прошёл с мусорным кульком — всё туда, успел — не успел. Следом — обходят ряд за рядом, спрашивают — кому в туалет. Наручников, конечно, снимать при этом никто не собирается, потому лучше без этого приключения обойтись. Но есть уловка: если сказать, что да, то доведут до туалета, после чего сказать, что передумал, и тогда — отведут обратно, но при этом садят не на твое прежнее место, а на любое ближайшее освободившееся. То есть — есть небольшой шанс оказаться у иллюминатора.

     Нет, на этот раз комбинация не увенчалось успехом: по возвращении усадили на другое место, но опять в проходе. Да причём через проход от явно впопыхах обритого налысо белого лет сорока, очень нервного, который за 5 минут успел рассказать мне, а также соседу слева, сидящим спереди и сзади всю свою историю и перспективы по отсидке аж шести месяцев сроку за какую-то там чушь. На чём я и захлопнул канал связи, оставив его там бубнить дальше о своей нелегкой житухе и душевных терзаниях.

Кадр из сериала “Thirsty Bird”, телешоу "Orange is the New Black"

     А пока летим — вспомнил, что есть-таки реальные съемки погрузки этапа на самолёт ConAir: в вышедшем в эфир в 2014-м эпизоде “Thirsty Bird” телешоу "Orange is the New Black". Также более-менее правдоподобны съемки ConAir Боинга 727 в фильме 1998-го года “U.S. Marshals”.

     Мы же тем временем пошли на снижение, под дурные визги снежков. Внизу — огромная Миссисипи, зелень везде, лето тут. Город Джексон.

     Отстрелялись быстро: автобусы уже ожидали, так что в темпе избавились от шумных снежков, и вообще как бы не 80% народу здесь выгрузили, я уж стал опасаться, что могут сгрузить и нас, с шансом застрять в какой-то из тюрем Yazoo на несколько недель. Но — обошлось.

     А взамен шумных загрузили несколько десятков тоже снежков, но уже постарше, и более вменяемых. По крайней мере при взлете не визжали. Опять перед взлетом всех нас перетасовали по-новому. Загруженные снежки — из категории вечно всем недовольных, это ихнее здешнее американско-негритянское с детства: что с момента их рождения государство и все кругом должны им по жизни, уже просто потому, что они — американские негры. То — не так, и сё — не этак, ворчат, жалуются друг другу. Сейчас — о том, что как это так, нас, до Миссисипи накормили сухпаем, а их — нет. Подустал я за годы здорово от этих детей демократии: права им дали, а об обязанностях не знают и знать не хотят. Отсюда и все беды.

     Судя по солнцу — летим на Оклахому, да и болтающие впереди друг с другом маршалы проговорились — собираются сегодня после смены куда-то там ехать в Оклахома-сити. Что ж, Оклахома — это хорошо, можно будет отоспаться вволю, воробьёв покормить, на людей посмотреть, пока повезут куда там дальше.

     Внизу, почти сразу от Миссисипи — сплошная облачность, обложные облака такие, без просветов. Только ближе к Оклахоме стали появляться прогалины, уже когда пошли на снижение. Какие-то высокие холмы в снегу, или может горы — не понятно на какой высоте идём. Холодно значит будет и пасмурно, а то может и дождь.

Фото: Wikipedia

     Так и оказалось: приземлились непосредственно в обложной дождь, и сквозь него покатили к FTC, пришвартовались, стоим ожидаем. Трое маршалов со стволами выскочили в дождь, закутались в курточки, держат периметр. Чего-то ожидаем, скорее всего — автобуса с оклахомской county jail. У FTC с county jail договор, что какую-то часть зеков те забирают к себе. А там плохо, как в любой county тюрьме, но главное, что связи там — почти никакой. До этого везло — никогда туда не попадал, но многие — бывали. Пронесёт-не пронесет на этот раз?

     Вот и автобус оттуда прикатил, тормознул у хвоста самолета. Ждём. По громкой связи — два десятка фамилий назвали. Всем — в хвост самолёта. Пронесло и на этот раз, ура! Невезучая двадцатка загрузилась, автобус укатил, намокшие маршалы забрались обратно в самолёт, и пошла наша выгрузка, уже через переднюю дверь припаркованного непосредственно к FTC самолёта.

     По громкой связи вызвали всех "суреньо", включая Эдуардо — с дюжину их оказалось в самолете. Потом — новая вводная: всем кто в таких-то бандах — вперёд на выход, и — длинное перечисление пары десятков банд, включая "Арийских братьев". Эти сразу пойдут в карцер. Несколько человек встали, пошли сдаваться, там, в предбаннике их гестапо поджидает — служба внутренней безопасности этой центральной пересылки.

     И настала очередь всех остальных, по алфавиту от А до Z по громкой связи, пофамильно. А немало оказалось, человек 80 нас. На выходе с самолета нужно маршалу имя-фамилию и номер сказать, отмечает у себя в списках, и сличает фото в файле с мордой лица.

     Тамбур переходной, где гестапо пасется, и дальше, по правой стене — в длинный-длинный тоннель-коридор, с деревянными скамейками вдоль, слева и справа. Те, кто "особики", с "black box" — на левую, всего 12 человек, и есть очень живописные. Нас остальных — на правую. И — очень холодно в футболках, не отапливается совсем этот соединительный коридор.

     Мерзнем, ждём, но хорошо хоть есть где присесть. Снежки — всё те же, что загрузились в Миссисипи — ворчат, недовольны, возмущаются друг другу, всё им не так. Вот ведь натура...

     Пошло движение. В том дальнем конце тоннеля, уже непосредственно у входа в R&D — деревянная платформа-эшафот, на который заводят сразу по пять человек. Поворачиваешься налево — и маршал снимает с тебя наручники и цепь с пояса, а в это время другой маршал, сидящий сзади, снимает кандалы. Всё у них отлажено, по 5 человек щелкают как орешки.

     Расковали и меня, так что вперед — в объятия Оклахомы-центральной, и — к воробьям.

Центральная федеральная пересыльная тюрьма Оклахома-сити. Фото: Artvoice

— — —

Подготовка к публикации: Lea & Solo. Компьютерный набор с рукописи: Лилия Васильева, EW7L. Помощь с информацией и иллюстрациями Лукас Грэйвс (журнал Wired). Фотография двух самолетиков была сделана Марио Руизом на проходившей в Сантьяго (Чили) аэрокосмической выставке, и опубликована в номере колумбийской газеты "El Tiempo" от 4 апреля 2018. Газета попала к Роману от колумбийцев, сидевших с ним в следственно-пересыльной тюрьме MDC Brooklyn в апреле 2018.

Вся серия "Этап-2018", хронологически:
Предэтапное: На старт! > В ожидании Атланты > Фальстарт > Разбор полета > Рывок на запад > Атланта-сортировочная >
Атланта-кольцевая > Атланта-прощальная > Без стюардесс > Оклахома-центральная > Без стюардесс 2 > Повторение пройденного >
 Частный сектор

Статья опубликована в рамках серии "Русские сидят"  ("русские" - в смысле языка), освещающей опыт тех, кто находился или находится в заключении по тюрьмам стран мира. Вам есть что рассказать? Дайте знать.